они обмениваются лишь именами, да и то инеж забывает чужое спустя минут двадцать; работа обязывает заполнять разум важной информацией, которая непременно окажется пригода в будущем, а не пустяками, о которых вполне можно начать сожалеть уже наутро. пустяковые разговоры растягивают вечер, но, кажется, никому не хочется разъезжаться по домам даже тогда, когда время переваливает далеко за полночь. инеж решает сделать первый шаг сама, потому что ощущать бразды правления в собственных руках — это всегда приятно.
она предлагает продолжить вечер наедине и не встречает отказа. яркий свет на ресепшене отеля лишь саму малость сковывает; инеж надеется не утратить привлекательность для незнакомого мальчишки даже вне бешеной цветомузыки и приглушенного света, но сомнения и не выветрившиеся с возрастом юношеские комплексы отбрасываются на задний план, когда первый поцелуй застает врасплох буквально у двери номера.
инеж пытается потерять контроль.
закрывает глаза, улыбается в пустоту и ласково гладит чужие плечи, когда чувствует на собственных ребрах мокрые поцелуи. она так устала быть кому-то должной и обязанной, что преследует одну-единственную цель — забыться.
завтра, наверное, стоит познакомиться поближе. инеж уверяет себя, что это не кризис среднего возраста, а элементарное желание доказать себе, что по-прежнему хороша. он определенно моложе. насколько — неизвестно. с годами приобретаешь удивительную способность не задаваться ненужными вопросами и концентрироваться на главном. в данную секунду инеж считает главным губы и руки, касающиеся ее тела, и чужую теплую кожу под своими пальцами, — сознание сужается, и в крохотной реальности инеж остается лишь взгляд темных глаз напротив.
она позволяет себе неслыханную вольность, — скользит ногтями по спине, оставляя пасхалку для возможной _другой_. чистая женская солидарность и попытка уберечь чье-то сердце от лишних драм; инеж думает, что делает благое дело, ведь десять с лишним лет назад и сама бы не отказалась от подобной помощи.
они говорят, что это все — последствия ран, которые до сих пор не зализаны, и пора бы уже двигаться дальше. инеж учится не слушать чужие разговоры, но когда они касаются непременно тебя, следовать собственным принципам становится непросто. она давно двигается дальше, не страдает и не клеймит себя; к тридцати ты волей-неволей понимаешь, что папоротники цветут куда чаще, чем в людях проявляется порядочность.
возможность нарваться на мудака равна возможности пролить на себя кофе или встретить динозавра — всегда фифти-фифти, и исход зависит исключительно от твоей удачливости. инеж, например, не повезло. юные (читай: золотые и безвозвратно ушедшие) годы были подарены человеку, которого, вероятно, настолько в детстве не долюбили, что пришлось отчаянно компенсировать, причем не качеством, а количеством.
в семнадцать ты надеешься, что это раз и навсегда.
в двадцать с небольшим ты уповаешь на то, чтобы ублюдка, разбившего тебе сердца, переехал грузовик.
в тридцать тебе искренне льстит, что изменять могут не только тебе, но и с тобой.
впрочем, инеж надеется, что из десятка потенциальных чудесных мальчиков она выцепила честного, ведь повелась (словно малолетка, будто ничего жизнь не учит) на красивые глаза и искреннюю улыбку. она придумывает ему захватывающую и интересную жизнь, ведь, по сути, кроме имени ничего и не знает: наверняка глупый студентишка, решивший разнообразить учебные будни вылазкой из университетского кампуса. инеж нравится думать, что он изучает филологию или философию — и то, и другое представляется чем-то жутко сексуальным. воображение дорисовывает очки на юношеском лице, и инеж так откровенно и беззаботно улыбается своим представлениям, что совсем забывает о морщинках в уголках глаз, которые полвечера пыталась скрыть.
плевать.
она вновь его целует; мажет губами по скуле и выдыхает куда-то в ухо. такой красивый. такой незнакомый.
идея, казавшаяся изначально бредом и фарсом, отныне претендует на звание лучшей за последние несколько месяцев, если не за год. оказывается рутина здорово разбавляется легким флиртом, ведущим к самым смелым последствиям.
он опускается на простыни рядом и тяжело дышит. инеж ложится набок и смотрит с притворной, напускной строгостью:
— только попробуй свалить куда-нибудь в ночи, — ведет пальцами по чужой груди, едва ощутимо царапая кожу ногтями, — обещаю тебе не звонить и не беспокоить, но просыпаться в одиночестве не хочу.
