[indent]— не называй ее так, — эндрю едва двенадцать исполнилось, но в его праведном, сдержанном рычании уже расцветают намеки агрессию, которая спустя пять лет будет питать все тело. [indent]— в этом доме мы называем вещи своими именами, — голос словно нож охотничий — холодный, плавно входит под ребра и в качестве воспоминания оставляет лишь боль. эндрю чувствует обиду, но знает, что перечить дальше равно нарываться, поэтому каждое отцовское слово [удар за ударом, аккурат в печень] глотает молча, стискивая зубы до скрипа, — сука есть сука, даже если это твоя мать.

[indent]гораздо привычнее, наверное, быть безотцовщиной. мать эндрю шлет к херам убеждения о проявляющемся со временем материнском инстинкте ровно в тот момент, когда убегает в магазин за сигаретами и пропадает навсегда. эндрю почти ее не винит, отчасти даже понимает, — вольный ветер, заключенный в банальную оболочку из костей и кожи, невозможно сковать ни узами брака, ни отяготить ответственностью за данную кому-либо жизнь. он старается сохранить о ней самые светлые воспоминания, хотя по сути помнит лишь сухой поцелуй в лоб, ставший последним. война разгорается постепенно, зреет вместе с ненавистью по отношению к матери, которую отец пытается привить эндрю, — рикошет, считай, шальная пуля, и вот уже ядовитые слова работают против тебя самого, потому что затяжное сражение начинается с борьбы двух непоколебимостей. эндрю мать будто бы хоронит, оттого и рьяно охраняет светлую память; достоверность мягких и приятных образов не так важна, как само их наличие.
[indent]вся семейная драма построена на разных мировоззрениях. человек человеку волк, но человек волку — далеко не ровня. разные вселенные отражаются в глазах, разные мечты греют душу. отец эндрю привязался как псина настоящая, но оказался брошен, оттого и озлобился.
вся жизнь как попытка вытравить в себе все светлые чувства к человеку, который приручил, но от ответственности отказался.
[indent]эндрю любит волка и то, что он символизирует: братство, единство, бесстрашие. стая дарит тебе семью и отнимает возможность в абсолют возводить больной индивидуализм. они с отцом будто бы вечность не виделись, но в ушах эндрю по-прежнему гудит беспрестанное «мы, мы, мы». стая — живой организм, держащийся исключительно на слаженной работе своих составляющих. эндрю перенимает лишь часть его идеологии, оставляя львиную долю эгоизма, впитанного с молоком матери. он хочет думать о себе, но послушно прогибается под давлением инстинкта, когда тоже думает множественностями и обобщенностями.

[indent]выжидающее молчание вместо предупредительного выстрела. пасть зубастая [жаль, пока не клыкастая] открывается с назойливым желанием выдрать чужой хребет к чертям, но вместо этого приходится цепляться за отголоски сдержанности и выплевывать слово за словом. [indent]— съеби. по. хорошему, — затхлый воздух помещения заполняет легкие. последним словом эндрю буквально давится, — пожалуйста.

[indent]он не помнит, как давно они вместе. спящая под сердцем ярость словно более доебистый вариант сири, которая нарочито лезет не в свое дело. шепчет над ухом и подначивает, говорит, что все вокруг — враги, плетущие козни за сутулой спиной. эндрю вздыхает и старается не поддаваться соблазнительно манящей перспективе прописать кому-нибудь в зубы. ему не нужны лишние проблемы, дерьма и без того оказывается достаточно.
[indent]приходится себя одергивать, сковывать эфемерными цепями ради общего блага; эндрю не уверен, что наружу рвется волк, — тот свое место знает, неоправданной крови не требует. это дерьмо в человеческой части души произрастает, гниет тире цветет, отравляет все, чего касается. с этим бороться непросто, но это легко ломает все, к чему ты стремился, — эндрю теряет работу раза три только из-за грубости и неумения держать язык за зубами. без людей в принципе оказывается куда проще, пусть и несколько грустнее. эндрю шутит, что отныне его коллеги не склонны действовать ему на нервы, — даже в этом ебанутом мире мертвецы по-прежнему молчаливы донельзя.

[indent]— злые люди самые честные, — эндрю топит окурок в десятке его покореженных собратьев, давным-давно забытых в пепельнице, — нахуй всегда шлешь от души, а в любви признаваться можно направо и налево.

[indent]они смеются, когда эндрю говорит, что любит людей, — за ним безбожно длинным шлейфом стелется сомнительный послужной список личностей, которым эндрю клялся печень выгрызть и позвонки голыми пальцами пересчитать, однако от этого сказанное ложью не обращается. эндрю любит людей за искренность, а ей похвастаться могут далеко не все. искренность прячется в ссорах, что вспыхивают посреди улицы, у всех на глазах, в пощечинах резких, в рывке всем телом вперед в надежде защитить собственную или чужую гордость, — чувств столько, что сдерживать их не представляется возможным. эндрю всегда останавливается и слушает; останавливается и думает о том, что самая дерьмовая эмоция — безразличие, и лучше в людях вызывать даже ненависть треклятую.
[indent]эванджелина — это стакан воды [спасибо, сладкая, что не кислоты] в лицо; эванджелина — это не спина разодранная, а лицо; эванджелина — это если ты разобьешь мне сердце, я вырежу твое голыми руками.
[indent]она не дает, она берет: кровью, годами, здоровьем. эндрю голову теряет от обнаженной честности между ними и отсутствия малейшего притворства. это не страсть, здесь ярости больше. он словно псина таскает в зубах цветы королеве, и сердце отбивает всратый ритм, заставляя повторять как мантру заезженное я романтика зарыл, но ты ебаный мародер.

[indent]— хотите поговорить о господе нашем, иисусе христе? — он хуево страдал за наши грехи, так что воздержусь, — эндрю захлопывает дверь прямо перед носом пацана лет двадцати, мысленно оценивая по десятибалльной шкале степень его возмущения. восемь из десяти, вероятно. неплохой результат, но совершенству нет предела.

[indent]эндрю мало беспокоится о своей душе, — все псы, говорят, попадают в рай. исповедь работает лишь тогда, когда ты искренне раскаиваешься. каждый п(р)оступок — часть его истории, а историю переписывать грешно. если чему-то эндрю и научился за свои тридцать с лишним лет, то это умению прощать себе любую хуйню самостоятельно, не приплетая третьих лиц. мир давно сошел с ума; оборотни, вампиры, ведьмы, опасность за каждым углом в лице отбитых охотников с ружьем наперевес — сложно не верить во что-то светлое и божественное, когда ты сам по сути являешься частью чьей-то мифологии.
[indent]эндрю определенно верит, но не в абстрактные образы, а в себя. эта вера будто дань тотемизму, забытому тысячи лет назад, — он верит в волка, чье угрожающее рычание перманентно белым шумом в ушах звучит, и уважает его. боги благосклонны к тем, кто о них не забывает. эндрю свободно протягивает руку, не опасаясь клыкастой пасти, и волк лишь пальцы слюняво вылизывает, не смея кусаться, — гармония достигается принятием. они союзники, а не враги; единое целое, а не две стороны одной медали. эндрю не помнит в себе ненависти и отторжения, — животная сущность будто бы всегда под ребрами теплилась, и даже боль первого превращения в памяти отпечаталась предвкушением, ожиданием чего-то большего, а не навязчивым желанием сдохнуть поскорее.
[indent]хваленый иисус страдал за человеческие грехи; с той ночи и по сей день за свою грешную [волчью, нечистую] кровь эндрю страдает сам.

[indent]говорят, самое жаркое место в аду предназначено тем, кто в пору морального кризиса сохраняет нейтральность. к счастью, эндрю никогда не признавал полумеры.

[indent]стая должна дышать, а не задыхаться;
[indent]эндрю жаждет перемен и радуется неминуемой смене власти, ведь наконец на место старого, изжитого приходит нечто новое. приходит и приносит раздор. эндрю не стремится сохранить нейтралитет, но зубы скалить в итоге приходится на собственного же отца, что непривычно лишь отчасти, — тот слишком рано ставит крест на стае и будто бы предает все свои идеалы, прощаясь с ней раз и навсегда. эндрю кладет руку на плечо юного альфы и говорит, что невелика потеря; в конце концов, узнать о том, что санта-клауса не существует, было куда грустнее.

ЧАРЛЬЗ МАКОЛЕЙ // CHARLES MACAULAY

robert pattinson	24 года	16.02.1996
сша, чикаго	редактор в издательстве молодежной литературы	гетеро

[indent]  слишком похож на мать.

[indent] с детства — словно приговор. быть чьим-то отражением и без того непросто, но чарльз одновременно с тем являлся и перманентным напоминанием о чужом предательстве: любовь, несмотря на обещания, данные перед алтарем, не живет вечно, и люди имеют свойство уходить, когда чувство выгорает, оставляя после себя лишь пепел в виде взаимного раздражения.

[indent] чарльз не знает, каким ему быть, чтобы заслужить любовь отца, и клеймо похожести будто навечно прикипело к коже.

[indent] он даже не знает, что в этом сходстве дурного. чарльз помнит мать лишь смутно, но та запомнилась ему человеком приятным и честным, возможно, даже чересчур, — не зря ведь та, наверное, решил избавить свой пропащий брак хотя бы ото лжи. однако уязвленное самомнение порой ощущается хуже предательства.

[indent] война между ними разгорается постепенно, зреет вместе с ненавистью по отношению к матери, которую отец пытается привить чарльзу с завидной настойчивостью, — рикошет, считай, шальная пуля, и вот уже ядовитые слова работают против тебя самого, потому что затяжное сражение начинается с борьбы двух непоколебимостей. чарльз мать будто бы хоронит, оттого и рьяно охраняет светлую память; достоверность мягких и приятных образов не так важна, как само их наличие. по факту от матери на память остается лишь имя, что причудливо звучит вкупе с отцовской фамилией — отец каждый божий раз слово чарльз будто выплевывает, и невооруженным взглядом видно, как его всего передергивает от воспоминаний о некогда любви всей своей жизни.

[indent] с возрастом сходство лишь усиливается, одаривая не только материнскими чертами лица, но и особенностями характера. чарльз отчаянно пытается не совершать чужих ошибок, но в конфронтации с отцом влезает ежедневно. им, кажется, даже повод не нужен, чтобы раздражение колючим комом подступало к горлу, призывая первым выстрелить колким словом. чарльз цепляется к чужой консервативности, отвратительной и откровенной тяге к лести, дурному вкусу на женщин, появляющихся в их доме с завидным постоянством, — ему плевать, что ставить в упрек, лишь бы на душе стало чуть легче. они, кажется, физически не способны сосуществовать вместе, ведь чарльз действительно слишком похож на мать.

[indent] вся семейная драма построена на диаметрально противоположных мировоззрениях. разные вселенные отражаются в глазах, разные мечты греют душу. отец чарльза привязался как псина настоящая, но оказался брошен, оттого и озлобился.
вся жизнь как попытка вытравить в себе все светлые чувства к человеку, который приручил, но от ответственности отказался.

[indent] возможно, оттого чарльз и прикипает всей душой к сестре и к тому, что их союз символизирует: единство, бесстрашие от ощущения рядом родного плеча. наличие камиллы дарит ему семью и отнимает возможность в абсолют возводить больной индивидуализм. чарльз свербящим под ребрами чувством руководствуется, когда решает, что они с камиллой – вдвоем против целого мира в лице новой любовницы отца, неожиданно ставшей впоследствии никчемной заменой матери. чарльз абсолютно не понимает, что отец в ней нашел, и дело даже не в сомнительном происхождении новоиспеченной мачехи и ее дочери, балластом повисшей на шее семьи маколей. камилла с недовольством отмечает, что отец смотрит на свою новую жену м нескрываемой нежностью, что не читалась в его взгляде уже долгие годы, и чарльз, кривя губами, отмечает, что долгое воздержание, видимо, способно занизить стандарты мужчины до невиданных минимумов.

[indent] книги — единственное, пожалуй, в чем они с отцом сходятся. он видит в чарльзе юную [и умную] версию себя только тогда, когда тот взахлеб пересказывает остальным о новом произведении, выпущенным отцовским издательством. чарльз с отцом мог бы вечность не видеться, но в ушах по-прежнему гудело бы беспрестанное «ты займешь мое место, необходимо продолжать семейное дело». издательство — живой организм, держащийся исключительно на слаженной работе своих составляющих. отец делится своей идеологией и ставит в пример самого себя в качестве идеального звена командной цепи. чарльз перенимает лишь часть его взглядов, оставляя львиную долю эгоизма, впитанного с молоком матери. он самому себе верит, когда обещает отцу стать достойным преемником, но под столом неизменно перекрещивает пальцы, – чарльз лучше удавится, чем пойдет по протоптанной отцом дорогой, чтобы потом всю жизнь быть ему обязанным.

[indent] чарльз выдержанный донельзя. желание или идея равно цель, что непременно должна быть достигнута, — от первого к последнему ведет прямая, и лишь откровенный форс-мажор способен выбить из колеи. с первого взгляда — недоверие и настороженность. чарльз признается, что самому себе бы ни за что не доверился: его до невозможного пугают излишне настойчивые и открытые люди, излучающие концентрированное приторное дружелюбие, от которого в аж в горле першит. однако привычка — вторая натура, и годы общения с людьми показывают, что улыбка гораздо чаще открывает нужные двери, чем напускная серьезность. он щедр на комплименты и слишком красиво говорит: чарльз с детства восхищался отцом, что грамотно лавировал меж недолюбливающих друг друга знакомых, умудряясь сохранять нейтралитет и избегая ультиматумов с обеих сторон, — замечая в сыне лишь то, что он унаследовал от матери, отец упустил весомую часть себя, ожидаемо в нем отразившуюся. за годы, проведенные в одном доме, пусть и по разным его углам, чарльз впитывает природную дипломатичность отца и заражается абсолютной непереносимостью людей, позволяющих себе ущемлять твою гордость.

[indent] оба вздыхают свободно, когда чарльз попадает в университет. общение постепенно сходит на нет, позволяя ограничиться лишь редкими звонками, — несмотря на неприязнь, заменившую обыкновенную любовь, чарльз по-прежнему являлся для отца ключом к беззаботной старости вдалеке от семейного бизнеса. его успехи никогда не отзывались в сердце мужчины родительской гордостью, но вполне удовлетворяли ожидания. отец не хвалит чарльза, когда узнает, что тот добился поста главного редактора университетской газеты, но не без интереса в голосе отмечает, что это сыграет ему на руку в будущем. и не врет. кропотливая учеба вкупе с долей покровительства дают свои плоды, — чарльз не уверен, что следует правильному жизненному пути, когда оказывается на пороге издательства с отчасти навязанным намерением занять пост штатного редактора, однако уже спустя несколько месяцев взахлеб и с искренней любовью говорит о своей работе, готовый, кажется, посвятить ей всего себя без остатка. отец кривит губами и с недовольством отмечает, что лучше бы чарльз не занимался этими глупостями на стороне и сразу бы пошел под крыло его издательства, — чарльз расплывается в льстивой улыбке, отвечая, что успеется еще.

[indent] найти то, что любишь, и дать этому себя убить.
[indent] вряд ли чарльза добьют книги, которые ему приходится ежедневно поглощать горстями в поиске той единственной, что способна завоевать читательскую любовь, — его угробят скорее бесконечные мероприятия, где шампанское средней паршивости льется рекой, а каждый второй редактор так и норовит протолкнуть в мир пригретого под крылом писаку, чьи тексты во многом проигрывают даже местному алкоголю. у всего есть своя цена, и взамен редакторского поста чарльз вынужден отдать бесчисленные часы, проведенные в обществе, которое скорее утомляет, нежели развлекает.

[indent] ему до смешного плевать на внешний лоск, ведь на деле важна лишь суть, — чарльз добровольно обрекает себя на вечные поиски автора, чье имя ему захочется запечатлеть в истории больше, чем свое.

matthias walsh (МАТТИАС УОЛШ, 25 // АСПИРАНТ КАФЕДРЫ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОЛОГИИ) fc david corenswet [indent] [indent] если слова о том, что ничто не горит лучше, чем мечты, в действительности не являются пустым звуком, то даже самая суровая зима не грозит маттиасу обморожением. если смерть, то только от голода: за спиной у него кострище масштабов невиданных, словно святой огонь инквизиции, и пламя это беснуется без продыху и бессовестно жалит языками, — такому никакой мороз нипочем. [indent] у маттиаса фактически собственный «клуб 27», ставший последним пристанищем для несбывшихся желаний и неудачных стремлений. ему бы траур носить не снимая по всем тем людям, которыми он не стал, по всем судьбам, что на себя примерял, да только размер не подошел. простить себя за все упущенные возможности не удается, зато винить — да пожалуйста. ноги в бетоне не так способствуют утоплению, как неуверенность в себе. борется с этой напастью маттиас с переменным успехом и исключительно собственными силами: слова извне, хвалебные или нет, он встречает скептично и равнодушно, — никто не скажет ему того, что он еще не успел сказать себе сам. [indent] в голове голосом матери по сей день звучат прописные истины, справедливость коих в детстве он и не думал ставить под сомнение. слушал и запоминал, признавая чужой авторитет. дисклеймер: не ожидай от жизни слишком многого. или не ожидай вообще ничего. серость и обыденность матери казались маттиасу именно тем, что разграничивает взрослых и детей. безразличие плюс усталость как отличительный знак тех, кто поборол в себе ребяческое начало и стал полноправным членом общества. картинка вырисовывается жуткая, но в глазах ребенка — единственно правильная. маттиас должен был стать идеальным сыном, каменной стеной и надежной опорой, — но стал, кажется, лишь безрадостным напоминанием о первом браке. презрительное ты так похож на своего отца сродни клейму на лбу. к несчастью, утверждение это он не может ни подтвердить, ни опровергнуть: сколько маттиас себя помнил, рядом с ним была лишь мать, вспоминавшая о бывшем супруге с неохотой и легкой злобой. ветер в голове, отсутствие твердой земли под ногами и смутное представление о том, как устроен мир, были вечными спутниками отцовского образа, списанного со слов матери. маттиас не такой вовсе, но его непрактичные хобби и сгустки мыслей, отдаленных от мира настоящего, реального, в глазах матери ставили на нем крест. [indent] второй ребенок равно вторая попытка сыграть в мать, но на этот раз уже более вдумчиво. на опыте, как говорится. маттиас к младшему брату, вопреки ожиданиям, не испытывает ни раздражения, ни злобы; максимум — легкая зависть, ведь тому отца ставят в пример и даже малейшему сходству радуются. [indent] раздраженное не улыбайся, ты выглядишь как пятилетний ребенок слышится откуда-то сбоку. маттиас послушно поджимает губы и стирает улыбку со своего лица, по привычке поправляя очки, — последняя фотография на память о старшей школе, и среди десятка счастливых выпускников лишь один глядит в кадр серьезно. якобы по-взрослому. отношения между маттиасом и матерью постепенно становились гораздо глубже, чем просто любовь или ненависть — здесь брала свое начало череда беспощадных и продолжительных сражений, холодных войн, протекающих в четырех стенах. не переходный возраст, а укрепившийся хребет: маттиаса называют неблагодарным сыном и самой большой ошибкой в жизни за немой отказ подчиняться беспрекословно. различия между ними настолько очевидны, что бросаются в глаза незамедлительно. ощущение, будто маттиас не воспитывался ею, а рос самостоятельно, впитывая лишь то, что казалось ему верным. в штыки воспринимались абсолютно все его убеждения, не схожие с уже навязанными, и свое право на каждое из них маттиас упорно отстаивал, — не криками, а молчаливыми действиями. он никогда не уходил из дома, театрально хлопнув дверью, но не раз запирался в себе, игнорируя чужое присутствие. обстановка редко накалялась добела, чаще всего попросту держала в подвешенном состоянии, и иногда маттиас казалось, что мать нарочно искала повод для очередного скандала. [indent] компьютерные игры — плохо. [indent] спорт — ужасно. [indent] музыка — омерзительно. [indent] катализатором становится отказ от одного из колледжей, и мать не теряет возможности обвинить во всем музыку, погубившую сначала отца маттиаса, а теперь взявшуюся за него самого. гитара оказывается на помойке вместе с громогласным обещанием, что маттиас — следующий, потому что мне нужен сын, а не будущий наркоман и пьяница. впрочем, помимо отказов поступает и приглашение — колледж не манит своим престижем, но чертовски выигрывает за счет отдаленности от родного дома. маттиас больше не вступает с матерью в конфронтации, а постепенно и уверенно вычеркивает ее из своей жизни, готовясь попрощаться раз и навсегда. им будет проще по отдельности.

[indent] слишком похож на мать.

[indent] с детства — словно приговор. быть чьим-то отражением и без того непросто, но сону одновременно с тем является и перманентным напоминанием о чужом предательстве: любовь, несмотря на обещания, данные перед алтарем, не живет вечно, и люди имеют свойство уходить, когда чувство выгорает, оставляя после себя лишь пепел в виде взаимного раздражения.

[indent] сону не знает, каким ему быть, чтобы заслужить любовь отца, и клеймо похожести будто навечно прикипело к коже.

[indent] он даже не знает, что в этом сходстве дурного. сону помнит мать лишь смутно, но та запомнилась ему человеком приятным и честным, возможно, даже чересчур, — не зря ведь та, наверное, решила избавить свой пропащий брак хотя бы ото лжи. однако уязвленное самомнение порой ощущается хуже предательства.

[indent] война между ними разгорается постепенно, зреет вместе с ненавистью по отношению к матери, которую отец пытается привить сону с завидной настойчивостью, — рикошет, считай, шальная пуля, и вот уже ядовитые слова работают против тебя самого, потому что затяжное сражение начинается с борьбы двух непоколебимостей. сону мать будто бы хоронит, оттого и рьяно охраняет светлую память; достоверность мягких и приятных образов не так важна, как само их наличие. по факту от матери на память остается лишь имя вкупе с отцовской фамилией — отец каждый божий раз слово сону будто выплевывает, и невооруженным взглядом видно, как его всего передергивает от воспоминаний о некогда любви всей своей жизни.

[indent] вся семейная драма построена на диаметрально противоположных мировоззрениях. разные вселенные отражаются в глазах, разные мечты греют душу. отец сону привязался как псина настоящая, но оказался брошен, оттого и озлобился. вся жизнь как попытка вытравить в себе все светлые чувства к человеку, который приручил, но от ответственности отказался.

[indent] с возрастом сходство лишь усиливается, одаривая не только материнскими чертами лица, но и особенностями характера. сону отчаянно пытается не совершать чужих ошибок, но в конфронтации с отцом влезает ежедневно. им, кажется, даже повод не нужен, чтобы раздражение колючим комом подступало к горлу, призывая первым выстрелить колким словом. впрочем, слова с трудом проходят сквозь сраные терновые ветви, что намертво опутывают горло, — сону душат слезы, а не высказанные слова. под напором чужой агрессии и раздражения слабину дает какая-то струна внутри, — рвется с гулким звуком и больно бьет по ребрам изнутри. сону прикусывает губу изнутри только лишь для того, чтобы боль притупила обиду и не позволила вновь позорно разрыдаться в самое неподходящее время. возможно, виной тому дерьмовые нервы; возможно — поразительное сходство с матерью, что согласно заверениям отца плакала чертовски красиво и нередко этим пользовалась. сону этим, к сожалению, пользоваться не умеет.

[indent] в противовес этому сону взращивает в себе другие таланты. он выдержанный донельзя. желание или идея равно цель, что непременно должна быть достигнута, — от первого к последнему ведет прямая, и лишь откровенный форс-мажор способен выбить из колеи. с первого взгляда — недоверие и настороженность. сону признается, что самому себе бы ни за что не доверился: слишком аккуратно подобраны слова, продуманная речь. он впитывает как губка и примеряет на себя отцовские ужимки, — замечая в сыне лишь то, что он унаследовал от матери, отец упустил весомую часть себя, ожидаемо в нем отразившуюся. сону не слишком талантливо, но играется словами и эмоциями, идет будто бы наощупь, поэтому и спотыкается. дети жестокие и глупые, но видят порой больше, чем взрослые, — сону не удается выторговать у судьбы признание одноклассников и он довольствуется лишь благосклонностью учителей. молодец, хороший мальчик. дети ревнивы и злопамятны. сону не нравится им по множеству причин, но большинство из них обусловлены сомнительной интуицией и злосчастным стадным инстинктом, — кто-то один говорит фас, и вот уже жизнь сону превращается в кромешный ад.

[indent] ему бы кости титановые или хоть хребет стальной, но сону воочию убеждается, что состоит из плоти и крови лишь после глухого удара о капот серого седана. потом — белые стены городской больницы, причитания водителя о несчастном случае и новое слово в юношеском лексиконе. монопарез. красивое название для некрасивой проблемы. сону чувствует себя ребенком, когда оказывается неспособным элементарно завязать себе шнурки; будто бы лишается святой независимости и самостоятельности, которой еще недавно внутренне кичился.

[indent] сону пытается в продуманность и взвешенность решений, но ошибается лишь раз. но этот раз ему будут припоминать, кажется, до самого конца.

— enhypen — ким сону, 17 16 февраля ; школьник ; пусан ; покетренеры « gregory lemarchal — je suis en vie » [indent] слишком похож на мать. [indent] с детства — словно приговор. быть чьим-то отражением и без того непросто, но сону одновременно с тем является и перманентным напоминанием о чужом предательстве: любовь, несмотря на обещания, данные перед алтарем, не живет вечно, и люди имеют свойство уходить, когда чувство выгорает, оставляя после себя лишь пепел в виде взаимного раздражения. [indent] сону не знает, каким ему быть, чтобы заслужить любовь отца, и клеймо похожести будто навечно прикипело к коже. [indent] он даже не знает, что в этом сходстве дурного. сону помнит мать лишь смутно, но та запомнилась ему человеком приятным и честным, возможно, даже чересчур, — не зря ведь та, наверное, решила избавить свой пропащий брак хотя бы ото лжи. однако уязвленное самомнение порой ощущается хуже предательства. [indent] война между ними разгорается постепенно, зреет вместе с ненавистью по отношению к матери, которую отец пытается привить сону с завидной настойчивостью, — рикошет, считай, шальная пуля, и вот уже ядовитые слова работают против тебя самого, потому что затяжное сражение начинается с борьбы двух непоколебимостей. сону мать будто бы хоронит, оттого и рьяно охраняет светлую память; достоверность мягких и приятных образов не так важна, как само их наличие. по факту от матери на память остается лишь имя вкупе с отцовской фамилией — отец каждый божий раз слово сону будто выплевывает, и невооруженным взглядом видно, как его всего передергивает от воспоминаний о некогда любви всей своей жизни. [indent] вся семейная драма построена на диаметрально противоположных мировоззрениях. разные вселенные отражаются в глазах, разные мечты греют душу. отец сону привязался как псина настоящая, но оказался брошен, оттого и озлобился. вся жизнь как попытка вытравить в себе все светлые чувства к человеку, который приручил, но от ответственности отказался. [indent] с возрастом сходство лишь усиливается, одаривая не только материнскими чертами лица, но и особенностями характера. сону отчаянно пытается не совершать чужих ошибок, но в конфронтации с отцом влезает ежедневно. им, кажется, даже повод не нужен, чтобы раздражение колючим комом оседало в районе кадыка, призывая первым выстрелить колким словом. впрочем, слова эти с трудом проходят сквозь сраные терновые ветви, что намертво опутывают горло, — сону душат слезы, а не высказанные слова. под напором чужой агрессии и раздражения слабину дает какая-то струна внутри, — рвется с гулким звуком и больно бьет по ребрам изнутри. сону прикусывает губу изнутри только лишь для того, чтобы боль притупила обиду и не позволила вновь позорно разрыдаться в самое неподходящее время. возможно, виной тому дерьмовые нервы; возможно — поразительное сходство с матерью, что согласно заверениям отца плакала чертовски красиво и нередко этим пользовалась. сону этим, к сожалению, пользоваться не умеет. [indent] в противовес этому сону взращивает в себе другие таланты. он выдержанный донельзя. желание или идея равно цель, что непременно должна быть достигнута, — от первого к последнему ведет прямая, и лишь откровенный форс-мажор способен выбить из колеи. с первого взгляда — недоверие и настороженность. сону признается, что самому себе бы ни за что не доверился: слишком аккуратно подобраны слова, продуманная речь. он впитывает как губка и примеряет на себя отцовские ужимки, — замечая в сыне лишь то, что он унаследовал от матери, отец упустил весомую часть себя, ожидаемо в нем отразившуюся. сону не слишком талантливо, но играется словами и эмоциями, идет будто бы наощупь, поэтому и спотыкается. дети жестокие и глупые, но видят порой больше, чем взрослые, — сону не удается выторговать у судьбы признание одноклассников и он довольствуется лишь благосклонностью учителей. молодец, хороший мальчик. дети ревнивы и злопамятны. сону не нравится им по множеству причин, но большинство из них обусловлены сомнительной интуицией и злосчастным стадным инстинктом, — кто-то один говорит фас, и вот уже жизнь сону превращается в кромешный ад. [indent] ему бы кости титановые или хоть хребет стальной, но сону воочию убеждается, что состоит из плоти и крови лишь после глухого удара о капот серого седана. потом — белые стены городской больницы, причитания водителя о несчастном случае и новое слово в юношеском лексиконе. монопарез. красивое название для некрасивой проблемы. сону чувствует себя ребенком, когда оказывается неспособным элементарно завязать себе шнурки; будто бы лишается святой независимости и самостоятельности, которой еще недавно внутренне кичился. [indent] сону пытается в продуманность и взвешенность решений, но ошибается лишь раз. но этот раз ему будут припоминать, кажется, до самого конца.

[indent]матвей штормовой очень. буря грозовая, наблюдать издалека за которой — одно удовольствие. капли холодные, раскаты громовые, молнии блеск. тебя мало касается, но глаз радует.

мать чересчур часто вздыхает, когда видит, как матвей снова куда-то уходит под вечер в компании ребят, с которыми ему чудом удалось сдружиться/претереться; говорит, что ему стоило бы пересмотреть свой круг общения и поднять планку, но матвей лишь усмехается и ласково (настойчиво) просит не лезть. мать матвея строит воздушные замки и живет в мире эфемерных иллюзий, кажется, — она свято верит в возможность сына выбиться в люди (светлая голова в противовес неспокойному сердцу), да только сам матвей считает, что судьба его была предрешена давным-давно.

и, впрочем, не ошибается.

он с детства сорняком рос, назло и вопреки. мать — бледное полотно, чьи краски поутихли под натиском будничной суеты. матвей не по годам смышленый, но даже эта ранняя взрослость не отменяет чисто детского желания урвать долю внимания. он радуется крохам, учится наслаждаться малым.

матвей не хватает с неба звезд и даже не пытается выбиться в первые ряды; учиться получается неплохо, но радости от этого никакой, — матвей знает, что повалы извне ему не урвать, а мать максимум по голове погладит, когда в ночи вернется с работы. у матвея плохо получаются попытки в социализацию; дети, говорят, жестокие, но матвей дает им свое определение. недалекие. детское рвение заводить знакомства отмирает рудиментом. стоит особняком, в тени держится. не потому что вы меня не принимаете, а потому что я сам к вам не подхожу.

но единицам почему-то оказывается плевать. плевать на упорное молчание матвеч в ответ на попытки завести разговор, плевать на чужое стремление слиться со стеной. матвей этих уникумов не боится, просто искренне не понимает, с чего те решили доебаться. друзей, в отличие от родственников, говорят, выбрать можно, но здесь матвей чертовски проебывается, — с присутствием некоторых в его жизни приходится просто смириться.

впрочем, друзей как таковых по пальцам одной руки пересчитать можно, но за них и в огонь, и в воду. матвей выбор делает в пользу качества, а не количества. разделение на своих и чужих четкое, уверенное; мир — черное и белое; либо мое, либо твое. его видение жизни отрицает полумеры и золотые середины. все или ничего. желаемое из чужой пасти силой вырвет, когтями по коже нежной пройдется безжалостно. у него азарт в крови плещется перманентно: на глупости толкает необдуманные, слова выбивает случайные. матвей гордо шишки по жизни собирает, без сожалений кровь с губы разбитой слизывает и почти не матерится, когда перекись ссадины жжет, потому что заслужил. не так часто бит бывает, сколько сам себя калечит по дурости: не смотрит под ноги, не глядит по сторонам, переходя дорогу, лезет туда, куда не следовало бы.

детское любопытство, перерастающее в подростковую тягу к саморазрушению.

кусаться учится раньше времени. клыки режутся, крови требуют. матвей тянется настойчиво к тем, от кого просят подальше держаться. его друзей называют плохой компанией, но матвей видит лишь честность в светлых сердцах и раны едва затянувшиеся. они здесь одинаково побитые, озлобленные, чуда втайне ждущие. матвей учится не осуждать, понимает, что на все есть свои причины. если что-то нельзя оправдать, то на это можно попросту забить. мораль проседает максимально под чужим влиянием, и матвею, признаться, насрать абсолютно. он в жизни чужие не лезет, в свою тоже не пускает. проблемы все внутри покоятся, потому что другим неинтересно, а самому — страшно.

разногласий с миром всегда было меньше, чем с самим собой. в нем смятение безвылазно живет, сомнения и сотни мелких переживаний в разные стороны тянут. матвей не помнит, кем в детстве стать мечтал: космонавт, врач, просто человек хороший — все не то. его желания меняются стремительно, исчезают, не успев исполниться, стираются из памяти бесследно. он зацепиться пытается хотя бы за одно — безнадежно. внутренний голос (или какой-то пьяный философ на дешевой вписке) говорит, что отсюда надо бежать, пока это место не поглотило с головой, пока не матвей не увяз в трясине безбожно, — последний лишь смеется в ответ, обнажая ряд зубов (клыков) и говорит, что этот город без него пропадет. стая своих не бросает. мать сварливо (справедливо) сокрушается, что матвей попусту растрачивает свою жизнь, околачиваясь с этими идиотами, — матвей с трудом представляет, что значит его жизнь без них.

впрочем, мать единственным светлым пятном в жизни видится, солнцем ярким, обжигающим. волкам, конечно, луна ближе, но это исключение. матвей любит ее больше, чем себя самого. предан как пес настоящий: ходит вокруг, клыки скалит и рычит, разорвать любого готовый. мордой в ладони протянутые тычется ласково, просит никогда не оставлять. привязанность болезненная, выросшая с ним вместе, частью неотъемлемой ставшая. лишиться — все равно что от себя кусок оторвать. она взрослая и непоколебимая, и матвей читает это как умная, мудрая, значимая. только ее слова вес имеют, пустым звуком не становятся. голос мягкий в душу вгрызается не хуже пасти волчьей. здесь хрупкая нежность против тихой ярости; ласка наперекор желанию хребет чей-нибудь переломать. их проклятье — жизнь, похожая на дерьмовую драму на центральном телевидении; матвей один остается, когда затяжная болезнь уносит в могилу единственное драгоценное, что у него есть (было). незнакомые люди пытаются в утешения, но в ответ лишь рычание тихое слышат и ловят взгляд сверкающий, — там языки пламени кусаются и жалятся, там скрыта горечь псины покинутой. юношеский максимализм вбивает в дурную голову уверенность, что никто не останется рядом навечно.

первый год без матери пропитан злобой. матвею еще семнадцати нет, а в нем ненависти уже на весь мир хватит с головой. он огрызается в лицо каждому, кто подойти осмелится, живет наперекор советам и указам. он взращивает в себе все самое мерзкое, чтобы любовь к матери увяла попросту в болоте этом, но та безбожно живучей оказывается. цветет и пахнет, душит, заставляет ночи бессонные проводить в пучине вязких и бедовых мыслей, — матвей закусывает до боли нижнюю губу и пытается сдержать дурацкие слезы. он думает, что это мужество и сила непоколебимая, на деле — глупость мальчишеская. ему бы эмоции на волю выпустить, чтобы те перестали изнутри кислотой выжигать, но желание казаться сильным в хребет врастает стальными прутьями — такие вырывать лишь клещами удастся.

матвею восемнадцать, и он впервые пробует на вкус смирение. горько, но терпимо. взрослее на два с лишним года, выше на полголовы. тяга возводить все в абсолюты не исчезает, но собственные поступки теперь с иного ракурса видятся. волк внутри в пса бродячего обращается, хвост стыдливо поджимает, когда возвращается в пустую квартиру и не знает, куда себя деть. у матвея нет ни малейшей мысли, как дальше жить, поэтому он делает единственное, чему научился за годы жизни — пускает все на самотек.

нить судьбы появляется так же неожиданно, как и исчезает. матвей в тот день домой возвращается после рассвета, расслабленный и пьяный, с привкусом чужого языка во рту, — у него период забвения, ярость и любовь попеременно до краев самых заполняют, но один лишь взгляд на забытую в бабушкином серванте фотографию матери возвращает на несколько лет назад, где снова детство и боль тупая, угнетающая. он, казалось бы, избавился от всего, что могло окунуть с головой в пережитые года, однако этот момент почему-то видится знаком свыше: через минуту — звонок, и радостный голос девушки (матвей делает ставку на то, что она брюнетка с зелеными глазами) повествует о невероятной удаче, что будто в шутку решила улыбнуться прокаженному идиоту с городских окраин.

матвей не ждет резких перемен к лучшему, а вот нарастающее дерьмо предвкушает уже тогда, когда самолет рейса «москва-нью-йорк» заходит на посадку. отвратительный английский заставляет с большим рвением лезть в гео-карты и гугл, чем обращаться к улыбчивым прохожим. деньги тают со скоростью апрельского снега, и матвей теряет всякую надежду уцепиться за американскую мечту, — вместо этого он вцепляется ломаными-переломанными еще в детстве пальцами в чужое лицо, когда слышит сумму, которую ему заплатят за победу в этом бое.

по иронии судьбы, именно этими пальцами ему и удается вырвать билет в жизнь.

матвей терпеть не может балет, но ловит себя на мысли, что мама бы, наверное, была не против посмотреть на то, как демьян танцует.

declan lilienne (ДЕКЛАН ЛИЛЬЕНН, 27 // РЕДАКТОР В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ МОЛОДЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) fc g-eazy | gerald gillum [indent] [indent]  слишком похож на мать.  [indent] с детства — словно приговор. быть чьим-то отражением и без того непросто, но деклан одновременно с тем являлся и перманентным напоминанием о чужом предательстве: любовь, несмотря на обещания, данные перед алтарем, не живет вечно, и люди имеют свойство уходить, когда чувство выгорает, оставляя после себя лишь пепел в виде взаимного раздражения.  [indent] деклан не знает, каким ему быть, чтобы заслужить любовь отца, и клеймо похожести будто навечно прикипело к коже.  [indent] он даже не знает, что в этом сходстве дурного. деклан помнит мать лишь смутно, но та запомнилась ему человеком приятным и честным, возможно, даже чересчур, — не зря ведь та, наверное, решил избавить свой пропащий брак хотя бы ото лжи. однако уязвленное самомнение порой ощущается хуже предательства.  [indent] война между ними разгорается постепенно, зреет вместе с ненавистью по отношению к матери, которую отец пытается привить деклану с завидной настойчивостью, — рикошет, считай, шальная пуля, и вот уже ядовитые слова работают против тебя самого, потому что затяжное сражение начинается с борьбы двух непоколебимостей. деклан мать будто бы хоронит, оттого и рьяно охраняет светлую память; достоверность мягких и приятных образов не так важна, как само их наличие. по факту от матери на память остается лишь имя, что причудливо звучит вкупе с отцовской фамилией — отец каждый божий раз слово деклан будто выплевывает, и невооруженным взглядом видно, как его всего передергивает от воспоминаний о некогда любви всей своей жизни. [indent] с возрастом сходство лишь усиливается, одаривая не только материнскими чертами лица, но и особенностями характера. деклан отчаянно пытается не совершать чужих ошибок, но в конфронтации с отцом влезает ежедневно. им, кажется, даже повод не нужен, чтобы раздражение колючим комом подступало к горлу, призывая первым выстрелить колким словом. деклан цепляется к чужой консервативности, отвратительной и откровенной тяге к лести, дурному вкусу на женщин, появляющихся в их доме с завидным постоянством, — ему плевать, что ставить в упрек, лишь бы на душе стало чуть легче. они, кажется, физически не способны сосуществовать вместе, ведь деклан действительно слишком похож на мать.  [indent] вся семейная драма построена на диаметрально противоположных мировоззрениях. разные вселенные отражаются в глазах, разные мечты греют душу. отец деклана привязался как псина настоящая, но оказался брошен, оттого и озлобился.  [indent] вся жизнь как попытка вытравить в себе все светлые чувства к человеку, который приручил, но от ответственности отказался. [indent] книги — единственное, пожалуй, в чем они с отцом сходятся. он видит в деклане юную [и умную] версию себя только тогда, когда тот взахлеб пересказывает остальным о новом произведении, выпущенным отцовским издательством. деклан с отцом мог бы вечность не видеться, но в ушах по-прежнему гудело бы беспрестанное «ты займешь мое место, необходимо продолжать семейное дело». издательство — живой организм, держащийся исключительно на слаженной работе своих составляющих. отец делится своей идеологией и ставит в пример самого себя в качестве идеального звена командной цепи. деклан перенимает лишь часть его взглядов, оставляя львиную долю эгоизма, впитанного с молоком матери. он самому себе верит, когда обещает отцу стать достойным преемником, но под столом неизменно перекрещивает пальцы, – деклан лучше удавится, чем пойдет по протоптанной отцом дорогой, чтобы потом всю жизнь быть ему обязанным. [indent] деклан выдержанный донельзя. желание или идея равно цель, что непременно должна быть достигнута, — от первого к последнему ведет прямая, и лишь откровенный форс-мажор способен выбить из колеи. с первого взгляда — недоверие и настороженность. деклан признается, что самому себе бы ни за что не доверился: его до невозможного пугают излишне настойчивые и открытые люди, излучающие концентрированное приторное дружелюбие, от которого в аж в горле першит. однако привычка — вторая натура, и годы общения с людьми показывают, что улыбка гораздо чаще открывает нужные двери, чем напускная серьезность. он щедр на комплименты и слишком красиво говорит: деклан с детства восхищался отцом, что грамотно лавировал меж недолюбливающих друг друга знакомых, умудряясь сохранять нейтралитет и избегая ультиматумов с обеих сторон, — замечая в сыне лишь то, что он унаследовал от матери, отец упустил весомую часть себя, ожидаемо в нем отразившуюся. за годы, проведенные в одном доме, пусть и по разным его углам, деклан впитывает природную дипломатичность отца и заражается абсолютной непереносимостью людей, позволяющих себе ущемлять твою гордость.  [indent] оба вздыхают свободно, когда деклан попадает в университет. общение постепенно сходит на нет, позволяя ограничиться лишь редкими звонками, — несмотря на неприязнь, заменившую обыкновенную любовь, деклан по-прежнему являлся для отца ключом к беззаботной старости вдалеке от семейного бизнеса. его успехи никогда не отзывались в сердце мужчины родительской гордостью, но вполне удовлетворяли ожидания. отец не хвалит деклана, когда узнает, что тот добился поста главного редактора университетской газеты, но не без интереса в голосе отмечает, что это сыграет ему на руку в будущем. и не врет. кропотливая учеба вкупе с долей покровительства дают свои плоды, — деклан не уверен, что следует правильному жизненному пути, когда оказывается на пороге издательства с отчасти навязанным намерением занять пост штатного редактора, однако уже спустя несколько месяцев взахлеб и с искренней любовью говорит о своей работе, готовый, кажется, посвятить ей всего себя без остатка. отец кривит губами и с недовольством отмечает, что лучше бы деклан не занимался этими глупостями на стороне и сразу бы пошел под крыло его издательства, — деклан расплывается в льстивой улыбке, отвечая, что успеется еще.

the boyz ЛИ САНЁН 27 ; редактор в издательстве молодежной литературы ; сеул [indent] слишком похож на мать.  [indent] с детства — словно приговор. быть чьим-то отражением и без того непросто, но санён одновременно с тем являлся и перманентным напоминанием о чужом предательстве: любовь, несмотря на обещания, данные перед алтарем, не живет вечно, и люди имеют свойство уходить, когда чувство выгорает, оставляя после себя лишь пепел в виде взаимного раздражения.  [indent] санён не знает, каким ему быть, чтобы заслужить любовь отца, и клеймо похожести будто навечно прикипело к коже.  [indent] он даже не знает, что в этом сходстве дурного. санён помнит мать лишь смутно, но та запомнилась ему человеком приятным и честным, возможно, даже чересчур, — не зря ведь та, наверное, решила избавить свой пропащий брак хотя бы ото лжи. однако уязвленное самомнение порой ощущается хуже предательства.  [indent] война между ними разгорается постепенно, зреет вместе с ненавистью по отношению к матери, которую отец пытается привить санёну с завидной настойчивостью, — рикошет, считай, шальная пуля, и вот уже ядовитые слова работают против тебя самого, потому что затяжное сражение начинается с борьбы двух непоколебимостей. санён мать будто бы хоронит, оттого и рьяно охраняет светлую память; достоверность мягких и приятных образов не так важна, как само их наличие. по факту от матери на память остается лишь имя, данное в честь человека, запомнившегося как синоним той самой первой и чистой, — отец каждый божий раз слово санён будто выплевывает, и невооруженным взглядом видно, как его всего передергивает от воспоминаний о некогда любви всей своей жизни. [indent] с возрастом сходство лишь усиливается, одаривая не только материнскими чертами лица, но и особенностями характера. санён отчаянно пытается не совершать чужих ошибок, но в конфронтации с отцом влезает ежедневно. им, кажется, даже повод не нужен, чтобы раздражение колючим комом подступало к горлу, призывая первым выстрелить колким словом. санён цепляется к чужой консервативности, отвратительной и откровенной тяге к лести, дурному вкусу на женщин, появляющихся в их доме с завидным постоянством, — ему плевать, что ставить в упрек, лишь бы на душе стало чуть легче. они, кажется, физически не способны сосуществовать вместе, ведь санён действительно слишком похож на мать.  [indent] вся семейная драма построена на диаметрально противоположных мировоззрениях. разные вселенные отражаются в глазах, разные мечты греют душу. отец санёна привязался как псина настоящая, но оказался брошен, оттого и озлобился.  [indent] вся жизнь как попытка вытравить в себе все светлые чувства к человеку, который приручил, но от ответственности отказался. [indent] книги — единственное, пожалуй, в чем они с отцом сходятся. он видит в санёне юную [и умную] версию себя только тогда, когда тот взахлеб пересказывает остальным о новом произведении, выпущенным отцовским издательством. санён с отцом мог бы вечность не видеться, но в ушах по-прежнему гудело бы беспрестанное «ты займешь мое место, необходимо продолжать семейное дело». издательство — живой организм, держащийся исключительно на слаженной работе своих составляющих. отец делится своей идеологией и ставит в пример самого себя в качестве идеального звена командной цепи. санён перенимает лишь часть его взглядов, оставляя львиную долю эгоизма, впитанного с молоком матери. он самому себе верит, когда обещает отцу стать достойным преемником, но под столом неизменно перекрещивает пальцы, – санён лучше удавится, чем пойдет по протоптанной отцом дорогой, чтобы потом всю жизнь быть ему обязанным. [indent] санён выдержанный донельзя. желание или идея равно цель, что непременно должна быть достигнута, — от первого к последнему ведет прямая, и лишь откровенный форс-мажор способен выбить из колеи. с первого взгляда — недоверие и настороженность. санён признается, что самому себе бы ни за что не доверился: его до невозможного пугают излишне настойчивые и открытые люди, излучающие концентрированное приторное дружелюбие, от которого в аж в горле першит. однако привычка — вторая натура, и годы общения с людьми показывают, что улыбка гораздо чаще открывает нужные двери, чем напускная серьезность. он щедр на комплименты и слишком красиво говорит: санён с детства восхищался отцом, что грамотно лавировал меж недолюбливающих друг друга знакомых, умудряясь сохранять нейтралитет и избегая ультиматумов с обеих сторон, — замечая в сыне лишь то, что он унаследовал от матери, отец упустил весомую часть себя, ожидаемо в нем отразившуюся. за годы, проведенные в одном доме, пусть и по разным его углам, санён впитывает природную дипломатичность отца и заражается абсолютной непереносимостью людей, позволяющих себе ущемлять твою гордость.  [indent] оба вздыхают свободно, когда санён попадает в университет. общение постепенно сходит на нет, позволяя ограничиться лишь редкими звонками, — несмотря на неприязнь, заменившую обыкновенную любовь, санён по-прежнему являлся для отца ключом к беззаботной старости вдалеке от семейного бизнеса. его успехи никогда не отзывались в сердце мужчины родительской гордостью, но вполне удовлетворяли ожидания. отец не хвалит санёна, когда узнает, что тот добился поста главного редактора университетской газеты, но не без интереса в голосе отмечает, что это сыграет ему на руку в будущем. и не врет. кропотливая учеба вкупе с долей покровительства дают свои плоды, — санён не уверен, что следует правильному жизненному пути, когда оказывается на пороге издательства с отчасти навязанным намерением занять пост штатного редактора, однако уже спустя несколько месяцев взахлеб и с искренней любовью говорит о своей работе, готовый, кажется, посвятить ей всего себя без остатка. отец кривит губами и с недовольством отмечает, что лучше бы санён не занимался этими глупостями на стороне и сразу бы пошел под крыло его издательства, — санён расплывается в льстивой улыбке, отвечая, что успеется еще.